Бывшие жены. Ходорковский михаил борисович На что живет жена ходорковского

Какой бы непростой и отягченной жизненными трудностями не была жизнь российских миллиардеров, нельзя не принимать во внимание людей, которые на протяжении долгих лет, во время всех их взлетов и падений, крупных успехов и неудач находятся рядом с ними и поддерживают. Одним из таких людей стала вторая жена Михаила Ходорковского – Инна Валентиновна. Именно о ней пойдет речь в сегодняшней статье.

Пара слов о Ходорковском

Некогда самый богатый человек страны, чье имя теперь известно каждому политически образованному россиянину, неформальный лидер российской нефтепромышленности, еврей по происхождению Михаил Яковлевич Ходорковский, получил особенно широкую известность в 2003 году. Это произошло после того, как олигарх был приговорен к тюремному заключению. Судебные органы обвиняли Ходорковского в крупнейшем за всю российскую историю налоговом мошенничестве. Сам Ходорковский в ответ на действия следственных органов заявлял, что власти преследуют его по политическим мотивам.

В защиту Михаила Яковлевича Ходорковского была проведена крупномасштабная PR-кампания, которая в первые месяцы его ареста вела активную деятельность по отстаиванию его прав. Однако уже спустя год после вынесения обвинительного приговора, изначальный размах кампании значительно сократился.

Ходорковский был приговорен к девяти годам тюремного заключения (позже этот срок сократили до восьми лет) и отправлен в исправительную колонию недалеко от сибирского города Краснокаменска.

В 2010 году Ходорковскому предъявили новые обвинения в причинении ЮКОСу финансового ущерба в размере 30 млрд долларов США с последующим отмыванием более половины этих денег. На этот раз предпринимателя и его партнера приговорили к 14 годам лишения свободы. Это дело, однако, не получило столь широкой огласки среди общественности.

Что греет душу нефтяного магната

Период отбывания уголовного наказания для Михаила Ходорковского закончился 20 декабря 2013 года. Этот день он, вне всяких сомнений, запомнит надолго, ведь именно тогда он вновь обрел столь желанную свободу и получил возможность воссоединиться с семьей.

Сам бизнесмен в одном из интервью откровенно замечает, что для него наиболее тяжелым испытанием за десять лет в колонии стала разлука с женой и детьми.

По мнению людей, знакомых с Ходорковским до истории с ЮКОСом, Михаил Яковлевич хоть и выглядел утонченным и несколько стеснительным еврейским интеллигентом, в действительности был человеком жестоким, целеустремленным и достаточно властным, готовым вести за собой общественные массы. Несмотря на это, основное место в его внеполитической жизни отводилось именно семье.

Елена и Инна

Ходорковский был женат дважды. С первой супругой – Еленой Добровольской – Михаил Яковлевич решил связать жизнь еще в студенческие годы. В 1985 году Елена родила сына Павла, но брак длился недолго. Несмотря на это, экс-супруги по-прежнему сохраняют довольно теплые и близкие отношения.

Второй раз Ходорковский женился в 1990 году. Его избранницей в этот раз стала Инна Валентиновна Ходорковская, на тот момент младшая сотрудница банка «Менатеп».

О том, как развивалась жизнь второй супруги Ходорковского до ареста мужа, во время его и сегодня, читайте ниже.

Жизнь до встречи с Ходорковским

Какие эпизоды из биографии Инны Ходорковской нам известны? К сожалению, не так много. До встречи с мужем, она не была медийной личностью, и теперь на просторах Интернета хранится не так много информации, связанной с личной жизнью Инны Ходорковской.

Прежде всего стоит отметить, что жена бывшего нефтяного магната родилась в 1969 году в городе Москве. Среднее образование Инна Ходорковская получила в обычной школе в Медведково. После ее окончания поступила в Московский химико-технологический институт им. Менделеева. По словам самой Инны Валентиновны, химия еще со школьных лет была любимым предметом.

Одновременно с учебой в вузе началась и трудовая деятельность Инны Валентиновны: на первых порах своей карьеры она работала бухгалтером в ВЛКСМ, где вела учет комсомольских взносов.

Первая встреча

Позже, в 1987 году, Инна Валентиновна заняла пост секретаря Центра научно-технического творчества молодежи, создателем которого был ее будущий супруг. Проработав там несколько лет, она стала экспертом в одном из финансовых отделов банка «Менатеп», где и произошла встреча, определившая судьбу четы Ходорковских. Между ними завязался своеобразный служебный роман, который очень скоро перерос в крепкие любовные отношения, где оба были полностью уверены друг в друге.

Семейная жизнь

Как уже было отмечено ранее, вместе с учебой в университете, Инна Валентиновна строила карьеру. Однако высшего образования она так и не получила. Уже в апреле 1991 года у Михаила и Анны Ходорковских родился первый ребенок – дочка Анастасия. После этого пара официально зарегистрировала брак (который для Михаила Яковлевича стал вторым).

Спустя два года, также в апреле, но уже 1999 года, в семье Ходорковских произошло пополнение – Инна Валентиновна подарила мужу двух близнецов – Глеба и Илью. С этого момента она оставила работу и учебу и посвятила все свободное время воспитанию детей.

Старшая дочь Настя

Старшая дочь Ходорковских училась в одной из московских элитных частных школ-гимназий. Девочку ежедневно привозили в школу, охраняли в течение всего учебного дня, после чего провожали домой. В год ареста ее отца в школу пришли представители госслужб и потребовали предоставить списки всех учеников. Однако директор на это требование ответил решительным отказом.

В 2008 году Анастасия успешно закончила школу и поступила на психологический факультет Российского государственного гуманитарного университета. Родители убеждали дочь выбрать более прикладное направление, но в итоге согласились с ее мнением.

На момент ареста отца, Анастасия еще училась в школе. Тем не менее она поддерживала отца, регулярно ездила на встречи с ним и читала все статьи, которые Михаил Ходорковский писал, даже находясь в колонии.

Арест Михаила Ходорковского

В октябре 2003 года Михаил Яковлевич Ходорковский был арестован во время перелета на частном самолете. Ему предъявили обвинение в особо крупном хищении и уклонении от уплаты налогов. В следующем месяце экс-миллионер покинул пост главы нефтяной компании «ЮКОС», а в 2005 году он и его деловой партнер Платон Лебедев были признаны виновными по шести статьям Уголовного кодекса РФ и приговорены к девяти годам тюремного заключения. Позже к этому добавилось еще одно обвинение, в соответствии с которым оба предпринимателя должны были выйти на свободу лишь в 2017 году.

Реакция супруги Ходорковского

Весь период судебного разбирательства Инна Ходорковская находилась рядом с мужем. 31 мая 2005 года вместе с ним она услышала обвинительный приговор, разлучивший пару на 9 долгих лет. Однако разлука не сумела разрушить их крепкий союз, в основе которого всегда была и по сей день остается любовь.

Все эти годы, почти 10 лет, Инна Валентиновна ездила на свидания к мужу в колонию, привозила ему передачи и фотографии детей, которые вынуждены были расти без отца. Именно дети Инны Ходорковской поддерживали ее в тот не простой период, став для нее центром жизни. Ради них она боролась с давящей системой и произволом со стороны властей. Сегодня Инна Ходорковская – женщина со стойким духом и верой в то, что ради семьи – детей и мужа – она готова преодолеть любые жизненные препятствия.

Для Ходорковской на протяжении всех лет разлуки главным было, чтобы муж все-таки вышел на свободу. Для нее невыносимо сложно было осознавать, с какими трудностями ему приходится сталкиваться ежедневно.

Описывая условия содержания мужа, она говорит, что именно во время их свиданий узнала, что представляет собой настоящая несвобода. Только небольшая комната и темный коридор.

• Никакой возможности свободного передвижения.
• Нельзя звонить по телефону.
• Нельзя выходить на улицу и дышать воздухом не тюремной камеры.
• Нельзя видеть небо и смотреть на лес.

Мало, кто в таких условиях способен продержаться более недели. Михаилу Ходорковскому предстояло существовать в них годы.

Возможность эмиграции

Пара неоднократно обсуждала возможность переехать за границу задолго до ареста Ходорковского. Но планы так и оставались планами. Лишь после выхода на свободу в 2013 году (по решению президента РФ Владимира Путина Ходоровский был помилован и выпущен досрочно) семья Ходорковских покинула Россию.

30.10.2003, "Ходорковский нашел жену в банке"

Лариса Кафтан

Эмиграция состоялась

В июле, когда в «ЮКОС» пришли следователи Генпрокуратуры, в прессе появилась сенсационная информация: Ходорковский вывез семью в Америку и в Россию больше не вернется... В июле на горном курорте Сэн-Вэлли, штат Айдахо, проходила традиционная конференция, и Ходорковский был приглашен на нее руководителемкомпании Allen&Compani Гербертом Алленом. Отбытие олигарха из Москвы проходило в обстановке секретности, а обслугу конференции заставили дать подписку о неразглашении - об участниках и прибывших с ними. И хотя в «ЮКОСе» уверяли, что Ходорковский обязательно вернется, - было похоже, что олигарх решил последовать примеру Березовского и Гусинского.

Но сенсации не случилось: оставив дочь в летнем лагере в Америке, Ходорковский вернулся в Россию. А жена и младшие сыновья, как оказалось, вообще из Москвы не выезжали.

Зачем папа спел про арестанта?

Недавно в одной из телепрограмм показали домашнее видео: семью олигарха на отдыхе - как раз перед той злополучной поездкой Ходорковского по сибирским городам, завершившейся арестом. Родители олигарха на скромном фоне - то ли на кухне, то ли на веранде. (Родители по профессии инженеры-химики; папа - Борис Моисеевич - был заместителем главного технолога московского завода «Калибр».) Ходорковский-старший перебирает струны гитары и неожиданно заводит песню про арестанта. Мама обрывает его: «Еще накаркаешь...» А сам Ходорковский с сыновьями-близняшками, одетыми в скромные курточки и вязаные шапочки, жарит простонародные сосиски на углях. Такая трогательная дачная картинка под названием «Скромность украшает олигарха». Если бы не контрастирующие с демократичным антуражем рассуждения хозяина о том, что денег для себя он уже заработал достаточно и теперь будет стараться для акционеров.

Студенческий брак

Сведений о личной жизни Ходорковского совсем мало.[...]

Известно, что с первой женой Еленой Ходорковский учился в Московском химико-технологическом институте. По-видимому, будущих супругов сблизила комсомольская работа: Михаил был заместителем секретаря комитета комсомола, а Елена - членом комитета. В 1985 году у них родился сын Павел. Первый брак оказался недолгим. Расставание было мирным. Ходорковский содержит старшего сына Павла, который, по слухам, учится за границей. А бывшей жене Михаил Борисович помог открыть туристическую фирму.

Служебный роман

Вторую жену - красавицу Инну - Ходорковский встретил в банке «Менатеп», которым он тогда уже руководил.

Она работала экспертом в отделе валютных операций и, кстати, тоже училась в МХТИ, который в итоге так и не окончила: в 1991 году она родила Ходорковскому дочку Настю, а через восемь лет - двойню: Глеба и Илью. Ходорковские тогда жили на Рублевке, в доме отдыха «Успенское». Сейчас у них особняк в районе старого Арбата, загородный дом в элитной Жуковке, на Рублевке. Вокруг этого дома - охрана с автоматами, а для обнаружения бомбы под машиной на въезде, говорят, даже установлено специальное оборудование с зеркалами. Однако торговцы на жуковском рынке рассказывали, что как-то Ходорковский сам покупал у них фрукты. Его охрана, к слову, в это время находилась в машине.

Инна Ходорковская не работает - занимается домом и детьми. Дочка Настя учится в элитной частной школе. Ее привозят в школу, провожают и охраняют на протяжении дня. Недавно прошла информация, что незадолго до ареста Ходорковского в школу приходили работники спецслужб и просили показать списки учеников. Директорша потребовала предоставить специальный запрос и списки не показала.

Кошельки для олигарха

По слухам, Ходорковский коллекционирует ручки, предпочтение отдает традиционным «Паркерам». Это при том, что в своей компании он практически вытеснил ручку как орудие труда, и деловые бумаги ходят в «ЮКОСе» только в электронном виде. А еще поговаривают, что Ходорковский коллекционирует всякие мелкие коробочки и миниатюрные комоды с выдвижными ящиками. [...] По слухам, он также коллекционирует кошельки.

А вот его супруга Инна, говорят, одно время увлекалась вышивкой. И вышивала семейные монограммы на постельном белье. Впрочем, Ходорковский, когда его спросили, правда ли это, говорят, от души расхохотался...

Родные Ходорковского после заседания суда 2.11.2010 г.: супруга Инна, дочь Анастасия, мама Марина Филипповна.

Однажды все зеркала в доме скрылись за черными тряпками. Ее сестры больше нет – молодой, красивой, самой близкой… Смириться с этим казалось невозможным. Мерещилось, что на нее саму кто-то накинул темное покрывало, и в ее внутреннем зеркале никогда не отра­зится ни радость, ни улыбка.

Михаил был ровесником ее погибшей сестры. Он заполнил пустоту в душе Инны. «Плюс ко всему он заменил мне сестру, – скажет она потом в одном из редких своих интервью. – Когда Мишу арестовали, я сразу лишилась всех – и отца, и мужа... Всех в одном лице».

Тогда, кажется, молодая женщина перестала смотреться в зеркало. Телевизор заменил все. В день ареста на завтрак – утренние новости, на обед – аналитическая программа, на ужин – ТВ-итоги дня. Семья не отходила от экрана в ожидании новых известий. Анастасии – Стасе, как всегда ­звали в семье старшую дочь, тогда было двенадцать. Близнецам Глебу и Илье – по четыре. Они, в отличие от рыдающей сестры, еще ничего не понимали, «тюрьма» стала лишь одним из новых словечек в их детском лексиконе. Спрашивали, конечно, где папа. Первые полгода папа для близнецов «уехал в командировку». Потом отправились к главе семейства на свидание. Тяжело, больно. Пытались разбить стекло, вырвать телефон. Твердили: «Мы сейчас сделаем дырку, и ты вылезешь». Пятнадцать минут промучились, и увели их, конечно. На улице братья заплакали.

Со временем слово «тюрьма» оформилось, обросло деталями, превратилось в обыденность. «Сделаем ремонт, когда папа из тюрьмы придет» – что-то вроде «когда папа с работы вернется». Только рабочий день слишком длинный…

Глеб и Илья

На светском рауте (середина 90-х)
***

Да и для нее самой слово «тюрьма» стало вполне осязаемым. Когда адвокаты впервые сказали, что разрешено свидание, помчалась в СИЗО. В двадцатиметровой комнате, полностью забитой людьми, встала в очередь. Восемьдесят первой по счету. И вот та самая комната, разделенная стеклом, с телефонами по обе стороны, конвойными и табличками «идет запись». Родное лицо – за прозрачной стенкой.

Говорили о здоровье, о детях, об их школьных делах. Все под надзором. Под запись.
Казалось, привыкнуть невозможно.
Привыкла.
Как привыкла потом к дороге в Краснокаменск. Семь часов на самолете до Читы. Потом пятнадцать часов на поезде. Сорок финальных минут на машине. Ночь в гостинице, утром – выход на свидание. Четыре встречи в год. По три дня. Таблица умножения – мечты на реальность.
Будто возвращалась в старые свои коммунальные времена. Огромный барак с общей кухней, душем и туалетом, у каждой пары «счастливчиков» своя комната: стол, диван, шкаф. Ремонт даже… Вид из окна на колючую проволоку. Не Ницца и не Париж. Зато возможность видеть, чувствовать, обсуждать нейтральное и при этом главное: детей, их достижения, проблемы…
В Сегежу ездили уже все вчетвером. Привозили целый ворох фотографий: где побывали летом, как путешествовали, какие «боевые травмы» получили мальчишки… Они уже взрослые почти стали, когда Михаила перевели в Карелию. Уже никаких детских истерик.

Дочь Анастасия и сын от первого брака Павел

С собственными истериками она научилась справляться через три года после ареста мужа. Исключительно внутренние припадки: никакого битья посуды. Да и головой об стену тоже не билась. Просто ушла в какой-то параллельный мир, где в странном ­сегодня – сплошная неизвестность и нереальность. «Если спрашивали, как себя чувствую, врала, потому что давно уже просто не чувствовала себя. Как будто не человек – пустое место». И, видимо, чтобы добиться гармонии внутреннего и внешнего, организм тоже начал играть по ее правилам. В зеркалах (а в доме на Рублевке, где семья оставалась еще три года после ареста, зеркал было предостаточно, все в красивых, богатых рамах, сама подбирала под интерьер) отражалась какая-то женщина, худая, серая, с ввалившимися щеками. Спать не могла, есть тоже. Вес таял чуть ли не по килограмму в день. Казалось, еще немного, и печень с селезенкой тоже растают, останется только сердце, чтобы болеть. Девять месяцев на транквилизаторах: курс, неведомый медицине, хотя ею же и прописанный.
И опять Миша помог. Приезжала к нему на свидания и через четверть часа оживала. Хотя ведь он сидел, не она. И как-то вышла от него и решила, что нельзя опять падать в эту черную бездонную яму. Надо и дальше идти на своих ногах. Выбираться из-под колпака. Строить жизнь по-новому.

Что и говорить: ее жизненный уклад кардинально поменялся. Сегодня, оглядываясь в прошлое, Инна говорит, что росла-цвела, как розочка под колпаком: супруг сделал все возможное, чтобы ни она, ни дети ни в чем не нуждались. Нет, на золоте не ели, серебряными канделябрами в слуг не швыряли… Они и дом этот рублевский в корпоративном «Яблоневом саду» построили, лишь когда мальчишки родились, в 2000-м. До этого снимали, меняли, снова снимали… А потом, когда все имущество арестовали, они уже без Миши снова сняли жилье: смысл покупать?.. Про первый их совместный дом сердце поболело чуть-чуть и кануло, перемололось. Потому что и в поселке уже никого не оставалось. Только первая жена Платона Лебедева, да еще несколько жильцов. Жены, бывшие жены, дети… Мужчины исчезли. Как в войну.

Планировать быт, контролировать детей, принимать решения, оформлять бумаги – всему пришлось учиться. Трудовую книжку восстанавливала – так в жэке, конечно, хлебнула народной любви. Тамошние работницы здорово придирались. Шептались между собой, язвили, требовали новых справок – полумифических… Когда искала школу для детей, так в одной директор прямо сказал: «Этого геморроя нам не надо».

Но ничего, все в итоге образовалось, сложилось. Правда, детям она сначала пыталась быть и мамой, и папой. И «казнила», и миловала, и давила, тут же поощряла… Даже вставала к мангалу жарить традиционные семейные сосиски-гриль. Но сосиски какие-то невкусные получались… А когда дети в итоге взвыли от такого «раздвоения личности», поняла: будет просто мамой, которая помогает ждать папу.

И журналисты в конце концов от нее отстали. Когда поняли, что это стиль жизни, а не выжидательная позиция. Что такая и есть у опального ­олигарха жена: непубличная и в этой своей непубличности довольно упрямая. На баррикады не полезет, рубашку на груди рвать не будет... За десять лет – лишь пара-тройка интервью серьезным изданиям.

Она выбрала другой способ помогать своему единственному: жить достойно, воспитывать детей, оставаться верной и преданной, хранить традиции. Быть в тылу, но в полной боевой готовности. «Я поддержу любое решение мужа при условии, что он найдет достаточно времени для того, чтобы растить и воспитывать детей», – говорила три года назад. «Мы всегда будем вместе с ним», – говорит сегодня, когда ее надежда перестала быть надеждой и воплотилась в новую, еще неизвестную, но долгожданную Инной Ходорковской реальность.

Как-никак за десять лет ее никто ни разу не назвал «соломенной вдовой». Исключительно – «женой декабриста».

ОТКРОВЕННО

– В интервью четыре года назад я спросила вас, что бы вы хотели сказать Владимиру Путину? Вы тогда ответили: «Просьб и жалоб у меня нет». Что бы вы сказали ему сейчас?
– О, сейчас бы я с ним поговорила! Я бы спросила его: «Владимир Путин, ты зачем это сделал?» Без ненависти, доброжелательно бы спросила. Потому что мне действительно интересно, какая у этого человека травма в душе, что с ним не так, что заставляет его так поступать. И какой страшный путь он внутри себя проходит. Я знаю, какой путь прошли и проходим мы. Могу только догадываться, что происходит с ним. Думаю, его внутренние обстоятельства страшнее того, что благодаря ему происходит с нашей семьей во внешнем мире. Я желаю ему стойкости. Хотя бы миллионной доли той стойкости и благородства, которые демонстрирует мой муж. И я желаю ему любви. Надо, чтобы хоть кто-нибудь его по-настоящему любил. Пусть попросит у Бога – говорят, он всех любит.

Из интервью Инны Ходорковской журналу «Сноб».
(февраль 2011 г.)

Текст: Елена Ярмизина
Фото: из сети интернет

Данила Гальперович: У нас в гостях Инна Ходорковская, жена Михаила Ходорковского.

Вопросы Инне Ходорковской задают журналисты, гости Московской студии Радио Свобода Роланд Фритше, Второе немецкое телевидение (ZDF), и Маша Гессен, колумнист журнала «Большой Город».

И в начале, по традиции, краткая биография нашей гостьи. Надо сказать, что все, что мне удалось пока найти про нашу гостью, это то, что я смог почерпнуть в ее интервью различным масс-медиа. Это то, что Инна Ходорковская москвичка, она училась в школе в Медведково, очень любила химию (наверное, любит до сих пор), в 1986 году поступила в Менделеевский институт на вечернее отделение, работала там в комитете комсомола. В институте же познакомилась с Михаилом Ходорковским. У них трое детей, старшая дочь и два младших сына-близнеца. И еще у Михаила Ходорковского есть старший сын. То есть всего вообще много детей у Михаила и Инны Ходорковской.

И я еще раз приветствую вас в студии Радио Свобода. Огромное спасибо, что вы пришли к нам. Это большая честь для нас. И это первое, насколько я знаю, интервью для радио на русском языке и вообще на каком-либо языке, да?

Инна Ходорковская

Инна Ходорковская: Да, это первое интервью. И на самом деле я очень рада присутствовать здесь и попытаться, может быть, чем-то прояснить ситуацию.

Данила Гальперович: Самый простой, наверное, и самый сейчас такой вот просящийся вопрос (я задам первый вопрос и потом сразу отдам микрофоны моим коллегам, Маше Гессен и немецкому коллеге), я хотел спросить, как вам сейчас живется?

Инна Ходорковская: Так же, наверное, тяжело, как и два с лишним года назад. То есть ситуация пока не меняется, она в хроническом процессе находится, и, собственно, меняться здесь пока… ну, нет ничего нового, для того чтобы куда-то или заползать или выползать. Мы там же, как и два с лишним года назад.

Данила Гальперович: Пожалуйста, Маша Гессен.

Маша Гессен: Расскажите, если можно, немножко подробнее. Данила спросил, как вам сейчас живется, вы по-прежнему живете в поселке Яблоневый Сад? Как вы проводите время, где?

Инна Ходорковская: Мы пока живем там же. Сколько еще придется просуществовать – именно просуществовать – в нем, я не берусь сейчас говорить, но поселок все равно мертвый. То есть там нет мужчин, и там нет, собственно, полноценных семей.

Маша Гессен: Если не трудно, расскажите, кто там жил раньше, то есть как это было раньше и как сейчас?

Инна Ходорковская: Там жили люди, которых сейчас разметало по всему миру, и двое их них сидят.

Данила Гальперович: Это кто? Я уточню.

Инна Ходорковская: Это Михаил и Платон.

Маша Гессен: А остальные, собственно, в бегах.

Инна Ходорковская: Собственно да.

Данила Гальперович: Роланд Фритше, пожалуйста.

Роланд Фритше: Как-то не хотелось бы говорить, что они в бегах.

Маша Гессен: Есть от чего бежать…

Роланд Фритше: Ну да, Невзлина тоже хотят сейчас при помощи израильтян как-то поймать. Мне хотелось бы спросить, как вы поддерживаете взаимосвязь, допустим, с женой Платона или с мужем Светланы Бахминой, которая недавно была осуждена? Это для вас опора? Что вам дают эти контакты, если вы вообще поддерживаете постоянно контакты с ними?

Инна Ходорковская: У нас, на самом деле, одинаковая тема, и тем таких, пожалуй, очень мало в том кругу, в котором мы общаемся. С женой Платона мы в постоянном тесном контакте, то есть и поддержка все время, и новости, они всегда между нами. И сейчас мы, собственно, живем пока вместе.

Маша Гессен: То есть в одном поселке или в одном доме?

Инна Ходорковская: Нет, в одном поселке. Пока в одном поселке.

Данила Гальперович: Насколько я знаю, Инна, последняя ваша поездка в Краснокаменск была 6 июня. Это так? Расскажите немножечко, если можно, о самом свидании. Расскажите о том, что вы знаете, как Михаилу Ходорковскому сейчас там приходится? Какие-то детали, может быть, он рассказывает, есть ли какая-то часть его жизни там, в которой вы можете поучаствовать?

Инна Ходорковская: Поучаствовать в той жизни я не могу, потому что я не прохожу за границу того житья, где он существует. Это нейтральная полоса. И на тот момент, когда я его видела, сейчас ничего не могу говорить, потому что то, что передают, это как бы не живое, это информация, которая где-то витает, она для меня ничего не значит.

Данила Гальперович: Вы что имеете в виду сейчас?

Инна Ходорковская: Я имею в виду то, что передают, что с ним все хорошо, он попал туда-то, его там освободили оттуда-то, - как бы это такая сухая информация. Когда я слышу это от него или вижу его, это совсем другое, и этому я доверяю больше. Я не говорю, что я не доверяю кому-то, но я имею полноценность ощущений…

Данила Гальперович: Просто другое восприятие, да, канал другой?

Инна Ходорковская: Я как бы просыпаюсь что ли, когда его вижу. Все остальное время… Я ничего все равно сделать не могу, даже если слышу, что что-то происходит. На самом деле на тот момент, когда я его видела, он, конечно, изменился. Говорить, в лучшую или в худшую сторону, совершенно бесполезно. Просто изменился и все.

Маша Гессен: А в чем это выражается?

Инна Ходорковская: У него другой мир. Он сейчас совершенно в другом мире, он просто другой.

Маша Гессен: О чем он вам рассказывал, когда вы с ним беседовали? Это ваша третья была поездка в колонию, да?

Инна Ходорковская: Последний раз это была третья поездка. И как сказать – рассказывал… Да мы просто беседовали совершенно как-то отстраненно. О колонии мы, в общем-то, и не говорили, потому что и так все ясно, и так все пишут. Если какие-то там изменения происходят, это все появляется и в «Пресс-центре», и где-то еще в средствах массовой информации. А мы просто беседовали, вспоминали прошлое больше, наверное.

Маша Гессен: А вы можете сказать, что именно, какие-то примеры того, что вы вспоминаете?

Инна Ходорковская: То, что он помнит о детях, где мы были, что мы делали, какие-то смешные случаи. Ну, это чисто такие вот частные моменты.

Роланд Фритше: То есть Михаил тогда, получается, как губка впитывает всю эту информацию, каждую весточку, допустим, от Насти, от Ильи и Глеба. Потому что я могу представить себе, допустим, ваши мальчики сейчас начинают рисовать, и они, наверное, тоже хотят, чтобы вы брали с собой рисунке, папе отдали. И он наверняка тоже хочет это видеть, получить. Вы однажды говорили, что вы фотографии передаете.

Инна Ходорковская: Я передаю много фотографий, когда я еду на свидание, они разрешены к передаче. И я отбираю все эти три месяца, которые мы существуем, какие-то наши основные моменты в фотографиях и просто привожу ему. Он, естественно, где-то это хранит, я не знаю где, или отдельно, или с собой. И по пути я ему показываю, рассказываю, где, когда, в каких мероприятиях мы участвовали с детьми, куда ездили.

Данила Гальперович: Хорошо, но все-таки как ему там приходится, по-вашему? Я понимаю, задавая этот вопрос, что я спрашиваю о месте заключения очень далеко от Москвы, в таких местах, о которых много всяческих легенд. Но вот что вы знаете из первых рук, то, о чем вы можете говорить?

Инна Ходорковская: Местоположение на самом деле, может быть, даже для него роли особой не играет в бытовом смысле. Ему главное, наверное, прежде всего общение. И проблема именно удаленности заключается в том, что этот контакт в общении практически потерян. То есть, да, приезжают адвокаты, да, вокруг него люди, но с его объемом работы головы ему, конечно, этого не хватает. И к тому режиму, к которому он привык, это, конечно, мизер. У него нет подпитки, мозговой нет подпитки. Все остальное для него не столь важно.

Данила Гальперович: Маша Гессен, пожалуйста…

Маша Гессен: Я все-таки продолжу вопрос Данилы. Вы говорите, что когда получаете какие-то сводки из колонии, что его поместили туда-то, выпустили оттуда-то, это какая-то сухая информация. А когда вы с ним говорите, вы понимаете вообще, что они с ним делают, чего они хотят добиться? Его пытаются сломать, пытаются просто показать, что они усердствуют? Что там происходит?

Инна Ходорковская: Его ломают, и больше ничего. Это методы, наверное, давно отработанные, переработанные, наработанные.

Данила Гальперович: То есть вам кажется, что с приговором, с помещением его в лагерь, собственно наказание, что называется, усиление наказания такое, не знаю, очевидное, оно не закончилось и все это продолжает усиливаться и усиливаться?

Инна Ходорковская: Я бы сказала, это амплитудой идет, оно усиливается, потом ослабляется, потому опять усиливается. То есть нет такой вот линии вверх, а просто это идет доматывание.

Данила Гальперович: Давайте вернемся опять сюда, в Москву. Как-то свой быт вы можете описать, как сейчас вы живете? Насколько сильно изменилось, например, ваше передвижение по России, за Россию? Насколько все это по-другому, может быть, расписано?

Инна Ходорковская: Во-первых, сейчас у меня дети пошли в школу, и это занимает достаточный кусок времени. И старшая в школе, и дополнительные занятия. Собственно, здесь крутишься постоянно. Это, наверное, могут ощутить родители, у которых трое и больше детей, то есть это постоянная, без перерыва какая-то возня такая идет, вот отстройка ситуации, и ты в ней крутишься, крутишься, крутишься. Потом улетаешь на свидание. Потом опять вылетаешь обратно… И все это в таком режиме, полурабочем.

Данила Гальперович: Про детей расскажите.

Инна Ходорковская: Все они трое очень выросли за этот период. Это на самом деле видно невооруженным глазом, моим. И маленькие, они самостоятельные что ли, они понимают, что вот они – мужчины. И вот сейчас они вернулись из лагеря, первый раз ездили, и я их практически не узнала. То есть, я представляю, таких два стоят, защищают маму… То есть у меня ощущение уже таких взрослеющих сыновей. Нет вот таких «покатунов», которые катаются и что-то там…

Данила Гальперович: То есть они сейчас были в детском лагере, вернулись оттуда…

Инна Ходорковская: Лагерь был, на самом деле, они не то что как на войне выживали, но выживали в других условиях, не домашних. И они справились очень хорошо, и самое главное, им это понравилось.

Данила Гальперович: Это было первый раз?

Инна Ходорковская: Это было первый раз, и я очень беспокоилась, как у них это пойдет. Пошло это у них просто на ура, и я думаю, что они как раз очень коммуникабельные растут, и мы с каждым годом набираем вот эти темпы общения. И я на самом деле очень довольна.

Роланд Фритше: А ваши дети, прежде всего Настя, допустим, она чувствуется себя ущербно в том плане, что все-таки дело Михаила довольно громкое, все знают об этом? Есть какие-то нападки на дочку или показывают пальцами на них: «Это вот дети Михаила Ходорковского»?

Инна Ходорковская: У нас так сложилось в школе, что в одной – у Насти, и у малышей в школе, что никто не тыкает пальцем, никто не показывает, что они ущербные или еще какие-то. Анастасия вообще себя ущербной не чувствует. Да, она чувствует, что мы как бы выделяемся своей ситуацией, да, ее беспокоит эта ситуация, но вокруг нее в школе то общество, которое ее не травмирует.

Роланд Фритше: Исходя из этого, Настя сама уже настраивается на то, что, может быть, поедет с вами в середине сентября в Краснокаменск?

Инна Ходорковская: Она должна решить сама, я не могу ее вот… Она когда будет готова, она поедет.

Маша Гессен: Скажите, а как малыши понимают, что случилось с папой и кто в этом виноват?

Инна Ходорковская: Я не могу сказать, как они это понимают. Мне трудно понять детский механизм в мозгах. Скорее всего, они не так воспринимают, как взрослые, эту трагедию. Естественно, это для них что-то тоже особенное, что-то из ряда вон нехорошее. Но на самом деле вот мы сейчас существуем в таком как бы вакууме, где, собственно, у всех такая же трагедия.

Данила Гальперович: Но вот вы с ними об этом говорите? Они вас спрашивают? И когда вы говорите, что вы говорите?

Инна Ходорковская: Они спрашивают только срок, сколько осталось ждать, когда он придет. Но все равно я говорю не конкретно, потому что я, собственно, сама не знаю, когда это закончится.

Маша Гессен: А что вы говорите?

Инна Ходорковская: «Новый год мы справим – и будем уже…» Вот оно все меньше и меньше. В итоге оно все равно все меньше и меньше. В принципе, их сейчас только беспокоит – когда.

Маша Гессен: Все-таки вторая часть моего вопроса, потому что у детей мир довольно просто устроен: есть плохие, а есть хорошие, и если случилось что-то плохое, то кто-то в этом виноват. Как они это понимают?

Инна Ходорковская: У них нет негатива к противной стороне, кто это все заварил, потому что они, собственно, не знают. Они знают только проблему папы, ее и не надо дальше развивать – вот эти правые, те левые, эти «за», эти «против»… У них мир, как вы сказали, достаточно прост, слава богу, и им грузиться этим, я считаю, совершенно не надо.

Данила Гальперович: Скажите, вот эта тысяча дней, которая уже была, тысяча дней, которые Михаил Ходорковский провел в заключении (сейчас уже больше тысячи дней), – ваша социальная, если хотите, жизнь как-то изменилась за это время? Было ли какое-то ощутимое прямое давление, - я говорю про вас, про семью, именно про людей, окружавших Михаила Ходорковского, - в любых проявлениях этого давления, в любых его деталях, начиная от каких-нибудь писем, звонков и заканчивая возможными какими-то имущественными вещами, в социальном плане?

Инна Ходорковская: Здесь резко ничего не происходило за эту тысячу дней. Все происходит достаточно логически и так вот основательно. Стоит именно имущественный вопрос.

Данила Гальперович: Вы имеете в виду налоговые требования?

Инна Ходорковская: Конечно. И сейчас я думаю, где мне, наверное, снять жилье. В мае месяце был наложен арест на ту территорию, где мы сейчас существуем, поэтому я и говорю, что пока мы живем в Жуковке. Как скоро это начнет реализовываться, я не знаю их планы.

Данила Гальперович: Вы сказали существенную вещь, что вы, возможно, будете сейчас думать о том, чтобы снять жилье. Но это в любом случае будет где-то в России, в Москве?

Инна Ходорковская: Это Россия.

Данила Гальперович: И может ли это быть ближе к тому месту, где сейчас находится Михаил Ходорковский?

Инна Ходорковская: Это будет ближе и разумнее к тому месту, где учатся дети, скорее всего. Пока не стоит вопрос о том, чтобы его перевели в колонию-поселение, смысла никакого нет совершенно.

Маша Гессен: Инна, то, как вы описываете ваши разговоры с детьми, с младшими и со старшей, говорит о том, что вы храните какое-то невероятное спокойствие дома. Потому что совершенно очевидно, что дети, чья семья переживает такую травму, которые при этом как-то так адекватно воспринимают происходящее, - это дети очень спокойной матери. Вы как-то отводите себе какое-то отдельное время и место для своих переживаний, как вы вообще это организовываете?

Инна Ходорковская: Конечно, отдельное время. И дети не должны видеть… переживания должны видеть, но гиперпереживания они не должны видеть.

Данила Гальперович: А может быть, этого им как-то не будет доставать в понимании того, что происходит, как вы считаете?

Инна Ходорковская: Я почему так говорю, потому что, собственно, когда это все началось, вместе со мной была Настя, она видела эти гиперпереживания, и собственно, она была на той же волне, что и я. Я не могла смотреть на ее мучения, и мне надо было искать выход. И я его нашла. Вот все вот эти гиперпереживания я оставила там, за дверью, и здесь, да, у меня есть проблемы, у меня есть ситуация, в которой я живу, но ей хватает того, что мы очень эмоциональные с ней, и я не могу грузить ее этим.

Данила Гальперович: Что значит – «оставила за дверью»? То есть когда вы входите в дом, когда вы входите в то помещение, где находятся дети…

Инна Ходорковская: Есть люди, с которыми я могу переживать это сильно. Это люди, которые тоже это переживают. Для подростка это все равно переживания не взрослого человека. А на нее одевать одежды взрослые рановато.

Роланд Фритше: Вы сказали, Инна, что, в принципе, у вас такое ощущение, что хотят ломать супруга Мишу в Краснокаменске. И в связи с этим хотел бы узнать, как вы реагировали, когда произошел этот случай с Кучмой, который раньше вашего мужа в лагере?.. Для вас это был шок, это было предупреждение? Тем более, Каринна Акоповна тоже на днях говорила, что, в принципе, речь идет не о тех днях, которые он пережил в этом лагере, а о том, что вообще есть опасность, угроза для жизни Михаила.

Данила Гальперович: Я только поясню, что речь шла об адвокате Каринне Москаленко. Пожалуйста.

Инна Ходорковская: Я читала ее интервью. В принципе, угроза существует всегда, это очень страшно, это очень эмоционально болезненно. И когда мне сообщили об этом инциденте, в голове пронеслось много чего. То есть опять-таки полноценность информации, что же там на самом деле произошло, в каком он состоянии – много чего в голове проносилось. И опять-таки вот эта невозможность добежать, посмотреть, в каком он состоянии, что-то сделать – вот это, конечно, выводит просто, выбивает.

Данила Гальперович: А вы можете рассказать, как вы туда едете? Из чего состоит дорога?

Инна Ходорковская: Для меня это только дорога, больше ничего. Она состоит, на самом деле, из самолета – часов 9. Самолет у меня не регистрируется вообще, мне там просто плохо и все. Не знаю, часов 8-9, наверное. Потом поезд – 15 часов. И потом машина.

Данила Гальперович: А машина сколько?

Инна Ходорковская: Машина – около 40 минут, в зависимости от того, на какой станции выйти.

Данила Гальперович: Ну, вот вы вышли, проехали на машине. И что начинается потом?

Инна Ходорковская: Потом начинается гостиница, ночь и – выход на свидание.

Данила Гальперович: То есть на следующий день. Насколько, выходя на свидание, вы знаете, что вам его дадут?

Инна Ходорковская: Я не знаю вообще об этом. То есть, да, есть какие-то заявления, есть какие-то подтверждения. У меня один раз было подтверждение, почтой пришло сообщение о первом свидании. Все остальное – я еду, а вдруг у них ремонт начнется, а вдруг у них что-то… я уже говорила, что-то найдут такое, что я просто не отрегистрировала, не вытащила. Это может все что угодно быть.

Данила Гальперович: Вы имеете в виду из тех вещей, которые вы передаете, например?

Инна Ходорковская: Да вообще с чем я иду на три дня. Передачи там как таковой нет. Там есть вещи, которыми мы пользуемся в течение трех суток.

Инна Ходорковская: Именно с бытовой точки зрения?

Маша Гессен: Вообще как это выглядит? Мало кто из слушателей был на лагерном свидании.

Инна Ходорковская: Это выглядит для меня уже понятно достаточно. Это общежитие, такое обычное, типа студенческого, с общей кухней, душем и туалетом.

Маша Гессен: И сколько там еще людей в это время?

Инна Ходорковская: Все. Я имею в виду – все заполнено.

Данила Гальперович: То есть, я сразу поясняю, у вас какое-то отдельное помещение, где вы проводите…

Инна Ходорковская: Ну, у каждого своя комната, там сделали ремонт, достаточно приличный для тех мест. И мы берем, собственно, одну и ту же всегда комнату. Это комната, это не какие-то там квартирные варианты, как писали в каких-то газетах. Это именно комната, стол, диван-кровать, шкаф.

Данила Гальперович: Почему я и мои коллеги задаем вам все эти вопросы, потому что на самом деле – это еще существенная штука – мы сейчас узнаем вещи, которые интересуют очень многих людей, сочувствующих Михаилу Ходорковскому и вам, и просто, может быть, интересующихся вашей судьбой и судьбой Михаила, и питающихся домыслами сейчас. Вы – первый источник информации о том, как это происходит, как происходят встречи, в чем состоит его быт и так далее.

Инна Ходорковская: На свидании – да. Дальше я не могу ничего говорить, что там, за той… Я вижу из окошка, конечно.

Данила Гальперович: А что вы видите из окошка?

Инна Ходорковская: Много колючей проволоки.

Роланд Фритше: Насчет свидания, вот когда я пришел на встречу с вами, я как-то между двумя крайностями нахожусь. С одной стороны, Михаил назвал вас женой декабриста, а с другой стороны, я сразу всегда думал о Людмиле Гурченко в фильме «Вокзал для двоих», как вы едете на свидание…

Инна Ходорковская: Хороший фильм.

Роланд Фритше: … вот то же самое. Но у Гурченко и Олега Басилашвили это все как-то было оптимистично, а у вас это свидание – это, да, с одной стороны, сердцебиение, радость, что «вот я увижу своего любимого мужа», или возникает подавленность, потому что все-таки ограниченное время? Какие чувства вас лично охватывают при этом и что Миша там ощущает?

Инна Ходорковская: Трагедии нет. Есть просто настоящий момент, есть трое суток, и слава богу, что они есть. И как бы думать о том, плохо это или хорошо, правильно это или неправильно… Есть только трое суток, Миша и то, что вот… эта комната.

Маша Гессен: И эти трое суток вы оставлены в покое или кто-то к вам приходит? Как это вообще происходит? И сразу вдогонку, думаете ли вы о том, что можно или нельзя говорить в этой комнате?

Инна Ходорковская: В этой комнате нельзя говорить. Я имею в виду, что говорить можно все, что угодно, но там есть как бы оснащение какое-то, но это, наверное, естественно. Для меня это уже естественно. А по поводу…

Маша Гессен: По поводу того, оставлены ли вы в покое или…

Инна Ходорковская: Ну, если убрать оснащение, то, собственно, мы оставлены в покое. То есть мы предоставлены сами себе. Да, есть дежурные, есть какой-то ответственный человек. Кроме «доброе утро» и «спокойной ночи», собственно, у нас никаких таких конфликтов или разбирательств не происходит.

Маша Гессен: И потом в определенное время кто-то за вами приходит или вы уходите в определенное время?

Инна Ходорковская: Определенное время – это истечение трех суток, собственно. Их можно посчитать, они понятны. Это утро такое же, и приходит дежурный, и происходит все в обратном порядке: его уводят, а потом меня.

Данила Гальперович: Я хотел спросить, ощущаете ли вы, какая-то поддержка – во всяком случае, заходя на сайт «Пресс-центр Михаила Ходорковского», я видел объем этой поддержки – доходит до вас лично? Есть ли люди, которые вам звонят с поддержкой, пишут? Есть ли что-то, что из внешней жизни вас как-то в этом состоянии ожидания, состоянии воспитания детей, состоянии живой жизни поддерживает?

Инна Ходорковская: Достаточное количество людей, которые дают о себе знать и в письмах, и в звонках, и очень много незнакомых людей, даже больше, чем знакомых, или испытавших что-то подобное, или понимающих. И это очень важно – такое тепло что ли, такой лучик. Читаешь или слушаешь – и тепло становится, просто тепло.

Данила Гальперович: А это в основном в России или там есть какой-нибудь значимый объем такой поддержки из-за границы?

Инна Ходорковская: Это Россия. Заграница – может быть, с Мариной Филипповной я… У меня – Россия, я все о России.

Роланд Фритше: Вы уже говорили о том, что, в принципе, Михаил страдает от некой духовной пустоты. Я думаю, это состояние усилилось после того, как отлучили отца Сергия. Когда это случилось, я немножко был удивлен, потому что я знал вашего мужа еще до этого ареста, неоднократно брал у него интервью. Никогда не замечал, что он верующий. Он за то время, когда был арестован, сейчас осужден, стал сильно верящий и больше обращается к религии? Или он просто как-то на уровне быта, как «потребитель»?

Инна Ходорковская: Он всегда интересовался историей, историческим процессом и религией тоже. И я думаю, что сейчас у него как бы заполнились в картинке вот эти последние пазлы именно темы религиозной. И я думаю, что много было переговорено с отцом Сергием как завершающее. Он много читает литературы религиозной. Он не религиозный фанатик, он не совершенно помешан на религии. У него чисто такой как бы интерес аналитика что ли к этой теме. Он не то что отстраняет веру, но он ее как-то по-другому начал ощущать. То есть если раньше он именно с какой-то исторической точки зрения подходит к вопросу, то теперь он ближе что ли к этой теме.

Роланд Фритше: Какую-то опору находит, да?

Инна Ходорковская: Он близок к опоре.

Маша Гессен: Возвращаясь к одному из предыдущих вопросов, вы рассказывали о том, как вы услышали об инциденте с нападением на вашего мужа в колонии. Вообще, какие у вас источники информации, кто вам сообщает какие-то сводки оттуда? И насколько много времени вообще у вас уходит на весь этот процесс, который еще не закончился?

Инна Ходорковская: На весь этот процесс?..

Маша Гессен: Ну, на разговоры с адвокатами, какое-то решение текущих юридических проблем.

Инна Ходорковская: Проблемы юридические как были, так и существуют, они в таком текущем процессе у нас находятся, никуда они от нас не денутся. А по поводу информации, как быстро и кем она передается, это, естественно, наши адвокаты, это Наталья Терехова, которая там, близко с ним, это в основном единственный источник – она выходит, она звонит, и, собственно, это мобильная связь.

Маша Гессен: И насколько часто вы с ней связываетесь или она с вами?

Инна Ходорковская: По необходимости. Если все спокойно, если нет каких-то просьб от него, то тишина. Но достаточно часто.

Данила Гальперович: Если можно, я хотел бы немножко вернуться назад, потому что, в общем, у вас очень долгая совместная жизнь, у вас трое детей, взрослая дочь. Какие-то были моменты, когда вы совершенно очевидно видели, что Михаил меняется? На самом деле автор книги о вашем муже, Валерий Панюшкин, мне кажется, почти половину своего труда посвятил именно вопросу о том, как менялся человек. Это все-таки совсем ведь разная жизнь: то, как все начиналось, потом большие деньги, потом это большая страна, и теперь – то, что происходит теперь. Вот как это все менялось, как вы это видите?

Инна Ходорковская: В нем?

Данила Гальперович: В вас, в нем, потом из-за этого в вас и наоборот.

Инна Ходорковская: С переменой ценностей, наверное, мало что изменилось. Они закладываются, какая-то база закладывается в юности, и, собственно, она только нарастает потом. Есть моменты, когда что-то происходит серьезное в жизни, и ценности приходится менять. Да, они в связи с последними событиями, естественно… у меня они усугубились, скажем так, то есть у меня какая-то большая кристаллизация произошла. Я не могу сказать, что в основном они поменялись. У него, наверное, да, потому что он был в политике. И сейчас он смотрит немного с другого ракурса на все происходящее там. И естественно, я думаю, сильно поменялось.

Данила Гальперович: А вот еще до этого вы как-то видели, что он меняется, была какая-то точка радикального изменения? Потому что ведь я помню, что речь шла, например, о 1998 годе. Вот чувствовалось это как-то дома?

Инна Ходорковская: Чувствовалось увеличение загруженности, вот это чувствовалось, именно во временном промежутке. А так, ну, незначительно, может быть, да.

Роланд Фритше: Немножко все-таки о политике шла речь, поэтому хотел бы еще спросить насчет родителей, Марина Филипповна, то есть мама Михаила, и меньше Борис Моисеевич, отец, - что для вас родители Миши?.. Потому что о них всегда что-то слышно. О ваших родителях, которые вас поддерживают, ничего не слышно. Вообще, что для вас родители Михаила? Они для вас подпитка? Все-таки я чувствую по вашим высказываниям, жизнь очень тяжела для вас стала, тем более, сейчас вы уже намекнули, что налоговики все-таки приближаются к вам, скажем так. Родители Михаила помогают вам воспитывать детей? Хотя у них еще Кораллово есть, лицей, где проблемы большие.

Инна Ходорковская: Они очень сильные и закаленные люди. И, собственно, они такой столп, за который… ты придешь, посмотришь – и понимаешь, что мы держимся. То есть тебя расшатает во все стороны, а потом ты увидишь ориентир – и, собственно, знаешь, что все нормально, мы еще стоим.

Маша Гессен: Я заранее прошу прощения за то, что задаю такой вопрос, но не могу его не задать. Вы мне скажете, может быть, что вы не можете на него ответить. Мне кажется, что у человека, который переживает такие тяжелые испытания, должна быть какая-то личная версия того, почему все это произошло. У вас есть какая-то личная версия?

Инна Ходорковская: Моя версия, да, есть. Несомненно, это политика. И я думаю, что здесь сыграли роль, наверное, амбиции.

Маша Гессен: Чьи амбиции?

Инна Ходорковская: Противной стороны. Это моя версия.

Данила Гальперович: Тогда просто вдогонку я, если можно, спрошу вас. Считаете ли вы своего мужа политическим заключенным?

Инна Ходорковская: Я повторюсь, это политика.

Данила Гальперович: То есть это можно понимать как «да».

Инна Ходорковская: В общем, да.

Роланд Фритше: Знаете, вот когда Платона арестовали, один правозащитник, который эмигрировал из Советского Союза и который живет сейчас в Штатах, призвал Михаила покинуть страну, видимо, предугадывая, что что-то будет тоже и с Михаилом. Вы вообще обсуждали до того момента, когда арестовали мужа, что надо уехать отсюда, из страны, или нет? И почему, в принципе, вы остались здесь?

Инна Ходорковская: Это наше обоюдное решение. Разговоры были и на тему остаться, и на тему уехать. Но решение было, собственно, однозначно. А что, собственно, там? Конечно, такого усугубления никто не предполагал, но, в принципе, до последнего он собирался существовать здесь. И я тоже.

Данила Гальперович: Это, в общем, был последний вопрос в нашей беседе. И я хочу, чтобы наши гости, я имею в виду гостей-журналистов, подвели итоги нашей беседы сегодняшней. Маша Гессен, пожалуйста.

Маша Гессен: Неожиданная просьба… Во-первых, я хочу сказать, что это большая честь. И как-то я считаю, что мне крупно повезло. Не только и даже не столько потому, Инна, что вы не даете интервью, а потому что то, насколько достойно вы справляетесь с тем, что вам выпало, это как-то большая честь – на это посмотреть и с вами поговорить.

Данила Гальперович: Роланд Фритше, пожалуйста.

Роланд Фритше: Я прежде всего хотел бы поблагодарить за ту откровенность, которую вы сегодня проявили. Плюс к тому же, я думаю, для слушателей вы, получается, единственный рупор, чтобы те ощущения, те чувства передать, которые и ваш муж переживает, ваши близкие, ваши дети и вы сами. И чтобы вас понимать, я думаю, это очень важно, чтобы люди об этом тоже узнали. Не зря даже книга есть такая – «Узник тишины», потому что на самом деле есть попытка совсем придать Михаила забвению. И у нас сегодня была такая возможность как раз что-то сделать против этого.

Данила Гальперович: Свое мнение высказали журналисты, участвовавшие в программе «Лицом к лицу». И, может быть, чтобы закончить эту передачу личным (а я напомню, что передача была, на самом деле, очень личной), вероятно, вполне личным будет тот момент, о котором я сейчас попрошу Инну Ходорковскую. Если можно, я знаю, что у вас в телефоне есть мелодия, которой обозначаются все сообщения. Вы можете просто сделать так, чтобы мы ее услышали?

Звучит песня Дельфина «Романс»:

«Скажите ей, что я вернусь.

Скажите ей, что я останусь…»

Данила Гальперович: Этим личным моментом мы и заканчиваем программу Радио Свобода «Лицом к лицу». У нас в гостях была Инна Ходорковская, жена Михаила Ходорковского.

Журналистам наконец удалось поговорить с Инной Ходорковской, женой известного политика, осужденного по экономическим статьям. Супруги бывшего главы нефтекомпании «Юкос» никогда не было видно на экранах, она не давала интервью, не делала никаких громких заявлений. С прессой всегда общалась мать Ходорковского, Инна же предпочитала оставаться в тени.

Инна Ходорковская – вторая супруга Михаила. Они поженились в 1991 г. у них трое общих детей: Анастасия (1991 г.р.) и близнецы Глеб и Илья (1999 г.р.). Известно, что некоторое время Инна работала в банке «Менатеп», принадлежавшем Ходорковскому и его «соратнику» П. Лебедю.

Более 10 лет длилось «дело Ходорковского». Все это время Инна ходила на заседания суда, иногда вместе с детьми, навещала мужа в тюрьме. В течение всех долгих лет она настаивала на его невиновности. Впрочем, общения с прессой она избегала. За 10 лет Инна Ходорковская заслужила от журналистов звание «жены декабриста».

После известия о помиловании мужа, подписанном В. В. Путиным, Инна Ходорковская все же дала интервью. Она рассказала, что все эти годы делила со свекровью обязанности. Если мать Михаила выступала в качестве своеобразного пресс-секретаря, то жена взяла на себя не такую заметную работу, которую, тем не менее, кому-то делать было нужно. Инна занималась передачами, посылками и прочими подобными вещами.

Свидания, которые в Сизо предоставляли раз в месяц, родственники делили поровну. Из них Инне доставался только час. Долгосрочные же свидания в колонии предоставлялись всего 4 раза в год, краткосрочные – 6 раз в год. Эти часы также распределялись между мамой, женой, детьми и другими близкими по справедливости.

Инна Ходорковская с дочерью Анастасией

Сейчас, после освобождения Михаила Ходорковского, супруги находятся в Германии. Вопрос о месте дальнейшего жительства для них пока остается открытым. Оба не исключают, что могут вернуться в Россию.